Неточные совпадения
У китайцев нет национальности, патриотизма и религии — трех начал, необходимых для непогрешительного
движения государственной
машины. Есть китайцы, но нации нет; в их языке нет даже слова «отечество», как сказывал мне один наш синолог.
Но зато есть щели, куда не всегда протеснится сила закона, где бессильно и общественное мнение, где люди находят способ обойтись без этих важных посредников и ведаются сами собой: вот там-то
машина общего
движения оказывается неприложимою к мелким, индивидуальным размерам и колеса ее вертятся на воздухе.
Подходя к перевозу, мы остановились посмотреть прелюбопытную
машину, которая качала из бассейна воду вверх на террасы для орошения полей. Это — длинная, движущаяся на своей оси лестница, ступеньки которой загребали воду и тащили вверх.
Машину приводила в
движение корова, ходя по вороту кругом. Здесь, как в Японии, говядину не едят: недостало бы мест для пастбищ; скота держат столько, сколько нужно для работы, от этого и коровы не избавлены от ярма.
Есть учреждение, где показывают результаты всех новейших изобретений: действие паров, образчик воздухоплавания,
движения разных
машин.
Смысл появления
машины и ее победоносного
движения совсем не тот, что представляется на первый взгляд.
Из всех восточных народов на материке Азии корейцы первые додумались до использования живой силы воды. У китайцев таких
машин нет. Иногда толчеи устраиваются дома или в самой фанзе. В последнем случае вместо ковша коромысло кончается плоской лопатой, а
машина приводится в
движение давлением ноги. Эту работу обыкновенно исполняют женщины.
Главную ее часть составляет железный продырявленный цилиндр, который приводится во вращательное
движение паровой
машиной.
Эти громадные отвалы и свалка верховика и перемывок, правильные квадраты глубоких выемок, где добывался золотоносный песок, бутара, приводимая в
движение паровой
машиной, новенькая контора на взгорье, а там, в глубине, дымки старательских огней, кучи свежего хвороста и движущиеся тачки рабочих — все это было до того близкое, родное, кровное, что от немого восторга дух захватывало.
Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств — таинство зарождения новой жизни, И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными
движениями удовлетворяют, как
машины, их желаниям, чтобы тотчас же после них, в ту же ночь, с теми же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого мужчину, нередко уже ждущего своей очереди в общем зале.
Машины,
машины и
машины, — чем больше
машин, тем меньше живых рабочих, которые только тормозят величественное
движение промышленности.
Осмотрены были водяные турбины, которые приводили в
движение воздуходувные меха, пять паровых
машин, механический корпус, где работали вертикальные и горизонтальные токарные станки, строившийся паровой молот и даже склады чугуна в штыках и припасах, железо во всевозможных видах: широкополосное, брусковое, шинное, листовое и т. д.
Достигается это одурение и озверение тем, что людей этих берут в том юношеском возрасте, когда в людях не успели еще твердо сложиться какие-либо ясные понятия о нравственности, и, удалив их от всех естественных человеческих условий жизни: дома, семьи, родины, разумного труда, запирают вместе в казармы, наряжают в особенное платье и заставляют их при воздействии криков, барабанов, музыки, блестящих предметов ежедневно делать известные, придуманные для этого
движения и этими способами приводят их в такое состояние гипноза, при котором они уже перестают быть людьми, а становятся бессмысленными, покорными гипнотизатору
машинами.
Не зная — взвиться или упасть, клубятся тучи дыма огромных труб; напряжена и удержана цепями сила
машин, одного
движения которых довольно, чтобы спокойная под кормой вода рванулась бугром.
Эта
машина приводила в
движение и воздуходувки, и прокатные станки, и все
машины токарного цеха.
Сложным
движением пятнадцати станков управлял всего один человек, помещавшийся над паровой
машиной, на возвышении вроде капитанского мостика.
Работая, двигаясь, он не умел думать,
движение как бы разрывало паутину мысли, мальчик исполнял работу не спеша, аккуратно, точно, как
машина, но не вносил в неё ничего от себя.
А
машина, которую я называю я,лежит без
движения, без мысли, чувствуя только что-то холодное, склизкое, ужасное и отвратительное, что запало в душу утром, стало мною самим, центром моих ощущений.
Втиснутый в металлический футляр, имея свободными только руки, Трама был лишен возможности передвигаться по дну собственными средствами. Он только приказывал по телефону, чтобы его перемещали вместе с паромом вперед, передвигали лебедкой в стороны, поднимали вверх и опускали. Не отрываясь от телефонной трубки, Рестуччи повторял его приказания спокойно и повелительно, и казалось, что паром, лебедка и все
машины приводились в
движение волей невидимого, таинственного подводного человека.
Рваные, потные, отупевшие от усталости, шума и зноя люди и могучие, блестевшие на солнце дородством
машины, созданные этими людьми, —
машины, которые в конце концов приводились в
движение все-таки не паром, а мускулами и кровью своих творцов, — в этом сопоставлении была целая поэма жестокой иронии.
Это была настоящая американская выездка, в которой все сводится к тому, чтобы облегчить лошади дыхание и уменьшить сопротивление воздуха до последней степени, где устранены все ненужные для бега
движения, непроизводительно расходующие силу, и где внешняя красота форм приносится в жертву легкости, сухости, долгому дыханию и энергии бега, превращая лошадь в живую безукоризненную
машину.
Ей казалось, будто колеса, рычаги и горячие шипящие цилиндры стараются сорваться со своих связей, чтобы уничтожить людей, а люди, с озабоченными лицами, не слыша друг друга, бегают и суетятся около
машин, стараясь остановить их страшное
движение.
Был уже поздний час и луна стояла полунощно, когда Я покинул дом Магнуса и приказал шоферу ехать по Номентанской дороге: Я боялся, что Мое великое спокойствие ускользнет от Меня, и хотел настичь его в глубине Кампаньи. Но быстрое
движение разгоняло тишину, и Я оставил
машину. Она сразу заснула в лунном свете, над своей черной тенью она стала как большой серый камень над дорогой, еще раз блеснула на Меня чем-то и претворилась в невидимое. Остался только Я с Моей тенью.
Эта
машина, которой
движение дала сила вожаков и старается поддержать: остановите ее, не легко опять заставить двинуться.
Машина, техника, та власть, которую она с собой приносит, та быстрота
движения, которую она порождает, создают химеры и фантазмы, направляют жизнь человеческую к фикциям, которые производят впечатление наиреальнейших реальностей.